Все молчат. Молчат с того самого дня. Молчат, словно если не говорить об этом, будет легче, не будет так невыносимо болеть.
Молчат так, будто их и не было никогда.
Гвен ненавидит себя за то, что слова — комом в горле. Гвен ненавидит себя за то, что даже она не может сказать о них ни единого слова с того самого прощального вечера, когда она плакала на плече у Джека и говорила, что не сможет больше, не сможет так, теперь — не сможет, а Джек обнимал её отечески, уверяя, что она справится.
Справится, потому что у неё просто нет выбора.
Гвен Купер ненавидит себя за то, что не смогла ничего сделать, не смогла спасти, не смогла помочь, не успела; а ещё сильнее — за то, что сейчас делает вид, словно ничего не случилось, ничего не произошло.
Риз заботливо утешает, и от этого Гвен становится только хуже. Капитан держится, Янто — тоже. Они справляются с этим, и стоит отдать должное — справляются достаточно хорошо, достаточно умело. Ей бы брать пример с них, зубы сцепив, действовать хладнокровно, как и положено действовать в чрезвычайных ситуациях команде Торчвуд, но это сильнее неё.
Она просто не может, не может, не может — собирается каждый день, выходит из дома, натянув на лицо воинственно-серьёзное выражение, толкает мотивирующие речи в полицейских участках, успокаивает, поддерживает, приносит кому-то покой, вселяет в чьи-то души уверенность — и не может, чёрт побери, не думать о том, что случилось.
Гвен Купер стыдится своих собственных мыслей, пугающих и мучительно-ненавистных, но она будто ничего не чувствует в отношении остальных погибших. Будто траур по этим двум жизням сломил её, будто её непоколебимая забота о всех и каждом дала сбой, и теперь всё, что её волнует — жизни её близких.
Тех, кто пока ещё рядом с ней.
Гвен Купер каждое утро рассказывает людям о чудодейственной силе человеческой веры, хотя сама, как ей кажется, безнадёжно её утратила.
Такой её сделал Торчвуд, такой она сама себя сделала, и в этом нет чьей-то вины, кроме её же собственной. Торчвуд дарит тебе крылья, заставляя думать, что это единственное важное, а после обрубает их заживо; отбирает самое дорогое, самое ценное и любимое.
Торчвуд заставляет тебя черстветь душой — в противном случае ты попросту не сможешь пережить всё то, что он для тебя готовит. Торчвуд становится твоим спасением и твоей же Голгофой.
Гвен поняла это поздно, уже влюбившись в него по самые уши.
Слишком поздно, чтобы суметь отказаться от такой жизни.
Энди встречает её встревоженным взглядом и напряженным молчанием. Гвен хмурится, выжидающе глядит на него — мальчишка мнётся, словно девица на выданье, и Гвен кажется, что он над ней издевается, честное слово:
— Если ты хочешь спросить, как я, то я в порядке. Пожалуйста, давай хотя бы ты не будешь... — вздыхает она, закатив глаза. Гвен злится — в этом городе сейчас полно тех, кому помощь и поддержка нужна куда сильнее, чем ей, так с чего он взял, что с ней стоит возиться больше обычного? Она хотя бы жива, в отличие от сотен жителей Кардиффа, которым не посчастливилось оказаться не в то время и не в том месте тем вечером, когда один обиженный жизнью, судьбой и самим собой мальчишка решил отомстить старшему брату, придумав слишком жестокие правила игры.
Она хотя бы жива.
В отличие от Оуэна и Тош.
— Я слышу тебя, — отзывается она на голос Капитана скорее машинально, нежели действительно с интересом, но чем дольше он говорит, тем сильней Гвен хмурится — Энди не понимает, что с ней; во всяком случае, ему кажется, что выглядит она так, словно вышла за кофе и призрака встретила. Гвен хмурится, а когда голос Капитана перемежается привычными дурацкими ругательствами по делу и нет, Гвен готова смеяться и плакать одновременно.
— Чёрт. Чёрт возьми... — Гвен не понимает, что происходит — не понимает ровным счётом ничего, кроме того, что чёртов Оуэн Харпер снова воскрес.
Дальше следует сумасшествие из незнакомых названий и объяснений того, почему их миру снова угрожает опасность, и Гвен готова бросить всё, и Гвен готова сорваться к хаббу, лишь бы убедиться, что это всё реально. И обязательно врезать этому засранцу за то, что вообще посмел умирать (так часто). Но здравый смысл заставляет её оставаться непоколебимой, а ответственность, которую она несёт перед этим городом, советует прислушаться к тому, о чём говорит Джек Харкнесс. Прислушаться и понять хоть сколько-нибудь, чтобы оценить масштабы бедствия.
И судя по тому, что она успела услышать, масштабы весьма грандиозны.
— Я поняла, поняла! — кивает она, бросившись к ближайшему компьютеру стрелой — Энди и вздохнуть не успевает. Пытается что-то сказать, но осекается, увидев блеск в её глазах. Гвен Купер снова выглядит живой, а это, честное слово, многого стоит.
— Эй, Джек! — Гвен старается скрыть собственную радость, старается держать лицо, но голос её дрожит, выходит слишком высоким, чтобы её волнение осталось незамеченным, — Я нашла его... Точнее, их. Ты не говорил, что их будет двое, не знаю, замешан ли второй, но притащу и его на всякий случай! — наспех переписав адрес участка, в котором сейчас находится юное дарование, Купер мчит вниз по лестнице к выходу, а сердце её стучит загнанной птицей, разрываясь от ужаса и восторга.
И от щемящей тоски о том, что такие чудеса случаются лишь единожды. Во второй раз им, конечно, так не повезёт.
Совсем скоро она, помахав документами перед носом недоверчивых полицейских, выводит из участка двух самых обыкновенных мальчишек. Ни один из них не выглядит как тот, кто готов, может и хочет уничтожить их планету, но по собственному опыту Купер знает, что внешность бывает обманчива, потому совсем не торопится снимать наручники с этих товарищей.
— Загружайтесь в машину. И давайте без глупостей, — кивает она, раскрыв перед мальчишками дверь, а после, захлопнув и заблокировав на всякий случай, заводит машину.
— Мы едем, ребята, — говорит она, — Мы совсем скоро будет в хаббе.
[NIC]Gwen Cooper[/NIC] [STA]i`m Welsh![/STA] [AVA]http://sd.uploads.ru/zOYBZ.jpg[/AVA] [SGN]
[/SGN]
Отредактировано Edward Nygma (23-05-2017 08:45:14)
