- Гадес, я не маленький ребенок. Не нужно вести себя со мной так, словно я в своей жизни не видела ничего, кроме пирушек и веселья. Если ты считаешь меня глупо наивной богиней, которая еще не успела выйти из под маминого крылышка, то ты очень глубоко заблуждаешься. Я никогда не стану прогибаться и не буду покорной безмолвной куклой, которую можно носить рядом с собой, как сувенир. - с этими словами Персефона стянула с колен постеленную туда ранее салфетку и, сложив ее, положила возле все еще пустой тарелки, к еде она приступить так и не успела. Встав из за стола, она бросила гневный взгляд на Гадеса и направилась к выходу из обеденного зала.
- Персефона, вернись за стол! - послышался громкий голос повелителя Загробного мира.
- Не указывай мне что делать! - выкрикнула богиня в ответ, быстрым шагом покинув обеденную залу, закрыв за собой дверь. В следующее мгновение замок пошатнулся от гнева повелителя, но Персефона устояла на ногах, гордо подняв подбородок.

На поля Элизиума плавно опускался вечер, окрашивая небо в прекрасные аметистовые оттенки, словно на холсте талантливый художник рисовал акварелью волшебные пейзажи. Владычица Аида хотел побыть одна, сад весьма располагал к думам. Сейчас, вечером, он был пустынным, хранитель садов уже ушел, а между плодовыми деревьями кружили светлячки. Увидев богиню, они ринулись к ней, окружая и танцуя вокруг нее. Персефона впервые за несколько часов улыбнулась, она любила этих малышей. И все же, недавняя перепалка с Гадесом не выходила у нее из головы. А ведь еще недавно ей казалось, что вроде бы они даже начинают понимать друг друга, если не во всем, но хотя бы частично. Она вроде как несколько раз даже улыбалась и была весьма счастлива, например, когда он возил ее на конную прогулку по Элизиуму или показывал, как души-половинки вместе испивают воду из Леты, чтобы новь переродиться в мире смертных и снова найти друг друга. Она помнила, какой мягкий взгляд был у глаз Гадеса, как мягко он придерживал ее за талию, и это казалось ей таким... естественным. И вот опять. Она всего лишь спросила, кто такие даймоны, ведь не может же она знать все, а Гадес поднял ее насмех, очень обидев.

Когда Персефона наконец вернулась в свои покои, благо из сада на ее балкон вела неприметная лесенка и не пришлось идти через весь замок с шансом столкнуться лицом к лицу с Гадесом, она увидела странную картину. На балконе стояла огромная круглая чаша из жемчужного мрамора, вокруг расположились бесчисленные кувшины с водой, от которой едва заметно поднимался пар. На небольшом трехногом столике уместились бутылочки и баночки, в которых она узнала масла и мыльные растворы из собственной купальни.
- Дорогая моя, это что? - богиня растеряно улыбнулась Эвридике, с опаской поглядывая на кувшин с водой в ее руках. Девушка поставила кувшин на пол и направилась к ней, на ходу стягивая невесомое полупрозрачное платье. Персефона не была стеснительной, но все же омовение на балконе, перед всем садом... Она прекрасно осознавала, что может приказать и ни одна душа не посмеет войти в сад, но ей не хотелось пользоваться этой властью, она не признавала себя повелительницей.
- Я никому не желаю зла, но это не моя земля.. - Персефона мягко улыбнулась, но глаза ее были серьезны, - И чего ты удумала с этим ритуалом, мы прекрасно могли бы выкупаться в купальне... - но столкнувшись с упрямым взглядом девушки, богиня осеклась. Эвридика была упряма и Персефона практически не сомневалась, что еще немного и девушка окатит ее этим кувшином с ног до головы. Вздохнув, богиня покорилась духу, расстегнув фибулу на плече, позволяя верхнему платью упасть к ногам лужицей шелка. Мягко отведя локоны со спины, она повернулась, обнажая шелковые завязки.
- Поможешь?

- Ты мне льстишь, Эвридика, - Персефона наблюдала как капельки воды, догоняя друг друга, стекали по коже ее призрачной подруги. Богине вдруг стало интересно, как повели бы себя эти же капли под лунным светом? Стали бы похожи на жемчужины, украшающие подсвеченную мягкую кожу девушки, или наоборот, своей глубиной искажали пространство? Но интерес Персефоны никак не мог быть удовлетворен, свет Селены не проникал в Загробный мир, а свет гиад, освещающий небо Аида, был совсем другим. Более мягким, более... красивым?
Персефоне нравилось изучать Аид, он был так непохож на верхний, яркий мир смертных, с его ослепительным Гелиосом и вспышками молний Зевса. Если бы обида все еще не застилала глаза дочери громовержца, то она призналась бы сама себе в том, что ей... здесь нравится больше. Словно в Загробном месте было меньше притворства и лжи, а люди наконец открывали то, что спрятано под шелухой мирской суеты и телесных прихотей. Эвридика стала родной практически с первой встречи с Персефоной, а кто из верхнего мира мог похвастать тем же? Братья были исключением.
Вода и правда отличалась по вкусу. Здесь все отличалось и было другим, а сейчас, в какой-то особой ночной магии, она имела непривычный привкус. Или же Эвридика что-то все же добавила в воду?
Мягкие ловкие пальцы быстро расшнуровали платье, позволив тому скользнуть с тела изящной лаской.

- Мир не может преобразиться лишь от одного моего появления. Этот мир прекрасен и я не хотела бы вмешиваться в него. - Эвридика подхватила с пола увесистый кувшин и Персефона вновь невольно восхитилась. Такой контраст. Девушка было тонка и гибка как молодая виноградная лоза. И прекрасна душой.
- Я не нежный котенок, чтобы пугаться холодной воды, - усмехнулась богиня и, игриво закусив губу, быстро опустила пальцы в воду, следом брызгая капли прямо на Эвридику.
Напоминать ей о замужестве не хотелось. То что было, оно уже прошло и потерялось в вехах времени, к тому же, Эвридика начала петь. Тихий голос был едва слышен, слова практически не прослушивались, но песня странным образом завораживала и заставляла замереть на месте.
Но усталость и гнев, держащие мышцы в напряжении, начали уступать пению дивной девы. Разгладилась едва заметная морщинка меж бровей. Персефона даже прикрыла глаза от удовольствия, настолько ей нравился голос девушки. Богиня знала, что ее подруга гениальный художник. Говорить, что Эвридика была еще и талантливой певицей было пока рано, но то что ее голос был чарующим и медитативным - сомнениям не подвергалось. Голос словно обладал телесным прикосновением, невесомой лаской касался кожи, заставляя ту пойти мурашками. Вслушиваясь в чарующий напев, Персефона начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно тело вот вот сорвется в танец, но все не срывалось. Это было глубже, это было приятнее, этот миг не должен был заканчиваться. На задний план начал отступать весь сегодняшний день, ссора с Гадесом показалось бессмысленной и детской, а страх, то что кто-то из душ заметит ее, обнаженную, на балконе из сада - вообще глупым.
Не открывая глаз, Персефона протянула вперед руки, кончиками пальцев коснувшись прохладной кожи Эвридики, которая все еще гипнотизировала ее своей ритуальной песней.