TimeCross |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » TimeCross » family business [внутрифандомное] » Остатки судьбы на руинах ничего. [star wars]
ОСТАТКИ СУДЬБЫ НА РУИНАХ НИЧЕГО. |
Мне быть бы героем саги, а ты можешь стать мудрецом
Ты будешь бродячим магом, я - бродячим певцом
УЧАСТНИКИ
ВРЕМЯ И МЕСТО
Darth Vader (Anakin Skywalker), Ahsoka Tano, Obi-Wan Kenobi
1 пбя, Мустафар.
АННОТАЦИЯ
Для меня не осталось ничего.Ничего святого.
•• •• •• •• •• •• •• •• •• •• •• •• •• •• •• |
[nick]Darth Vader[/nick][icon]https://i.imgur.com/YDDcb3f.png[/icon]
Отредактировано Anakin Skywalker (01-02-2020 03:37:16)
Скулы сводит от желания убивать. Вейдер стоит перед темным провалом распахнутого шлюза в открытый космос и молчит. Наблюдает, как Афра, забавная девчонка-чёрный археолог, дрейфует навстречу своей смерти. Было почти хорошо, но если девчонка не выпутается из очередной "сложной жизненной ситуации" Вейдер будет крайне разочарован. Опять, к слову же, но у Афры было достаточно времени, чтобы подготовиться. А если нет - что ж. Она была почти полезной.
Даже жаль расставаться, но Вейдер не собирается держать рядом с собой безрассудную авантюристку, способную в любой момент вонзить ему нож в спину.
Дарт Вейдер уже практически развернулся, когда заметил корабль Афры. И даже почти улыбнулся.
Молодец, девочка. Надеюсь, ты мне больше не попадёшься на пути, но. Было весело.
Только желание что-нибудь разломать и кого-нибудь уничтожить не ослабевает. А Император сияет, принимая тёмную, тяжёлую ярость за становление настоящего ситха. Долбанный Палпатин, как любой свихнувшийся старик, ошибается. Опять. Непозволительно для Императора. Совсем.
Убивать гранд-адмирала Тагге было бы приятно, не будь так противно. Будто давишь плод любви магистра Йоды и Гардуллы Хатта. Так и трещит под невидимой ладонью, хрустит и липнет к пальцам.
Вейдер, быть может впервые в жизни, благодарен за перчатки на руках. Как и тому, что руки эти - всего лишь протезы.
Тагге нарвался. Не стоит даже усилий, не приносит никакого успокоения. Одно радует, что хороший пример Оззелю, что будет при плохой работе и чрезмерных амбициях.
Незаменимых нет.
Люк Скайуокер незаменим.
Ребенок Падме не может быть рядовым. Его ребенок. Просто нужно найти. Воспитать.
Направить.
Чтобы джедайская отрава не сожрала его душу. И не сломала жизнь, как умеют только эти дурные рыцари так называемого света.
Больного, выжигающего и иссушающего, словно Тату-1 и Тату-2 в зените.
Тьма успокаивает. Позволяет сдержаться - и продержаться до момента, пока не можно будет выпустить всё, обуревающее внутри. С большей пользой, и даже не ради Силы. Но ради внутренней дисциплины, которая позволяет достигать целей, не теряя всё вокруг.
Адмиралу Оззелю выставлен срок в две недели. Палач пострадал в результате действий предателя всё же куда больше, чем хотелось бы признавать экипажу. Две недели.
Отличный срок, чтобы справиться с неполадками для техников. И чтобы прошерстить весь экипаж линкора главнокомандующего Империи.
Вейдер морщится. Ему давно уже не по нутру громкие звания, где-то уже девятнадцать с лишним лет. Но звание даёт власть, а власть даёт возможности не терять время, обходя все углы, а просто идти прямо. Лишь слегка опасливо, чтобы не одна, преданная лично Императору, шавка не осознала, что Вейдер ищет Скайуокера.
Вот это действительно опасно.
Палач успешно рассекает космическое пространство Империи, наводя ужас на галактику. Бороться с повстанцами удается куда лучше, легче и проще, чем старательно сохранять жизнь одному из них. Или даже группе, вряд ли мальчик простит гибель своих, так называемых, близких друзей. Люку ещё придётся выучить горький урок, что друзей на самом деле не бывает. Только семья. И правильный выбор тех, за кем следовать.
Кто не будет тебе лгать.
Пусть и отношение это будет откровенно свинское. Настолько же, насколько откровенно честное.
Скоро.
Скоро Люк будет дома. И у малыша снова будет семья, нормальный дом. Настоящий, на Набу, а не эта татуинская лачуга с чужими людьми.
Повстанцы прекрасно прячут своих героев. А когда они встречаются лицом к лицу. Что ж, всё время идёт что-то не так. Уже дважды. Они виделись уже дважды.
Но первый раз был слишком рано, а во второй? Поганая рыба ударила в спину. А до того, это не могло быть случайностью. Этого просто не могло быть. Никак.
Это не он. Не самостоятельно. Никак.
Не мог слышать эту поганую ересь сам. Он давно уже ушел от того, что грезилось. Но.
Мастер.
Старик Бен Кеноби.
И его ересь.
Его.
Ничего.
Не долго осталось. Вейдер криво и почти счастливо улыбается, что это именно его старый, никчёмный учитель привил ему привычку никогда не складывать все яйца в одну корзину. Поэтому, скоро.
Скоро мы увидимся, мастер.
Теперь это практически неизбежно. Уж после долбанного светлого Храма, после Мортиса и навязчивого внимания давно ушедшего Квай-Гона - теперь Вейдер прочно убежден, что светлые призраки Силы тоже есть. Да и.
Очень трудно игнорировать всё же, почему именно Вейдер замешкался сначала у этой драккловой станции. Как хотелось бы сказать, что почувствовал родное, светлое, чистое - Люка. Своего ребенка.
Только вот почувствовал Вейдер раньше. Только вот наплевал, проигнорировал, как всегда, когда кто-то давил на больную мозоль. А в тот момент эта самая больная мозоль явилась лично, раскланялась и героически предпочла сдохнуть, снова уходя и не давая никаких ответов.
Вся беда в том, что Вейдер очень долго учился игнорировать свои предчувствия и жить собственным умом. Рационально, но тогда, у дурного Явина, Вейдер услышал. Просто-напросто услышал, чтоб его, дурного Оби-Вана, и окончательно рехнулся от шока и потери. От того, что убил не на своих условиях.
Сука, и это единственная, приправленная детским восхищением, мысль Вейдера в момент, когда он не просто осознал, что его ребенок жив. Но и то, кто именно забрал Люка. Вырастил его врагом.
Даже собственную смерть поставил себе на пользу. И всё в ту же степь, радикального терроризма.
С у к а.
Честно говоря, Вейдер и сам не знает, почему так дотошно соблюдает и воссоздаёт всё до мелочей, каждую деталь. Какой длины были волосы, борода, стиль в одежде, а меч? Что ж, меч у Вейдера оригинальный, не погиб на Звезде Смерти, и теперь это кажется довольно забавной иронией.
Такой, что Вейдер почти готов поделиться с Асокой. Её он почти не видел, интересно, она ещё не сошла с ума от одиночества? Но ему действительно некогда. Да и. Если честно, то Дарт Вейдер не знает, о чём им говорить.
Асока. Это слишком сложно.
Её слова бьют слишком больно, слишком в точку, но впрочем? Мустафар уже стал почти персонально её обителью. Комфортабельной, уютной, уединенной и очень страшной, должно быть, тюрьмой.
Вейдер сходит с ума. Уже сошел, если честно, потому что план горчит безумием. Вернуть старого джедая, врага? Просто чтобы поговорить.
Это хуже, чем безумие. Какая-то дурацкая, невозможная, постылая надежда отомстить? Или хотя бы понять - за что Кеноби мстил не ему? Но невинному ребенку?
Возможно, мысль банально отпинать Кеноби ногами, будто простая татуинская шпана, не такая уж и дурная. Просто отличная, если честно, мысль.
- Как давно ты видела Оби-Вана? Говорила с ним? - он всё же не выдерживает. Идёт к Асоке и больше напоминает нормального, живого человека, чем равнодушную статую или взбесившегося от ярости маньяка. Или просто очевидного сумасшедшего.
Но Вейдер по эту сторону решетки. А значит, диагноз ставить некому. Впрочем, говорят, что оригинальные самоубийцы тоже существуют.
Хорошо, что на нём маска. Она скрывает настоящие эмоции на лице, да и голос успешно изменяет. Остаётся лишь бурлящая нетерпением Сила, но это ничего.
- В смысле, разумеется, до того, как угодила сюда. Просто, ты знаешь, что он натворил? Зачем он всё это делал? - принцип "о мёртвых или хорошо, или ничего" Вейдер успешно игнорирует. Собственно, как и саму смерть, как таковую. Это забавно, почти до ноющего от непривычной мимики лица.
В конце концов, Асока единственная, кому Вейдер честно сказал, что Кеноби мертв. От его руки.
Только вот ни радости, ни покоя.
И, чтоб хаттову маму пять раз сожрал крайт-дракон, Вейдер просто молчал. Долго молчал, а то честное признание до сих пор звенит у него в голове.
Что, конечно же, было зря. Вообще всё, не стоило приходить к Асоке, но стоило её уже давно убить.
Сейчас Вейдер смотрит на Асоку как-то очень нервно. И не дожидается ответа, только тянется, неловко гладит по плечу.
Тело уже привезли.
Осталось немного. Совсем.
- Хочешь увидеть немного магии?, - Вейдер понимает, что говорит, пока слова не гремят в тишине комнаты почти громогласно.
Очень нехорошо. Вейдер морщится от собственной дури, но, Сила! Вопросам возвращения из мёртвых Вейдер занимается уже очень долго. С того момента, как Асока вернулась с той стороны.
Это ведь возможно. Это ведь? Мда.
Так и хочется сказать, что время магии. И абсурда.
Энакина изрядно бы веселило, что его мастер и падаван теперь будут ровесниками. Хотя бы физически.
Символично, но.
Вейдеру просто хочется это сделать. И он делает, как и любой другой ситх. Этого более чем достаточно.
Уйти просто. Оставить открытой дверь - как приглашение.
А одевать заготовку под Оби-Вана Кеноби в привычную джедайское одеяние слегка противно. Тело мокрое, голое и непослушное.
И после. После остаётся самое сложное и интересное. Найти дух, заключить дух.
И будет очень больно.
Какая жалость. На самом деле - нет.
В самом деле, небольшая цена за новую, молодую, полную сил и времени, жизнь.
Правда, возможно, очень недолгую, но что уж тут поделаешь?
Вейдер зовёт.
Сидит неподвижно в медитативной позе и зовёт. Есть разные способы выцепить призрака, но в основном для ситхов. Неразумно использовать для замшелого морафолога.
Вейдер зовёт джедая, магистра Кеноби, врага, хитроумного манипулятора. Тишина.
Со всей его Силой, со всеми собранными знаниями.
Ничего.
Вейдер смотрит мрачно. Матерится про себя искренне и от души, припоминая самые грязные обороты на хаттезе. И зовёт.
И нет, это всё ещё он, ситх, скотина, сволочь и убийца.
Который со всей яростью, ненавистью и болью зовёт собственного мастера. Потерянного, лживого, своего.
Вейдер не притворяется иным. Он всё ещё он.
Но это всё равно работает. И пусть душу джедая в классической ситхской ловушке разглядеть трудно, явиться взору живых - выбор призрака. И Вейдер предоставляет. Пока что.
- Знаешь, а я ведь правда когда-то его любил, Асока, - Вейдер не скрывает веселья. Ему даже хочется, чтобы Асока заметила. И узнала. Потому что это и правда крайне забавно.
Он, наконец, замечает её. Интересно, сколько уже здесь? Вряд ли долго, тогда бы уже попыталась помешать. - Хорошо, что он никогда не верил.
Это не похоже на подвалы злобного ситха или пещеры разъяренной твари с датомира. Здесь светло, стерильно, будто в медицинском блоке, и очень скучно.
- Знаешь, что сейчас будет? - ему действительно интересно. Потому что лёгкий толчок Силой, и всё начинается. Боль пока ещё небольшая.
Скоро получит по заслугам, пусть это и всего лишь побочная плюшка.
Вейдер ждёт. Честно, даже терпеливо.
Сейчас он может себе это позволить.
- Ты против, Асока Тано?
Всё равно, она уже не сможет ничего изменить или предотвратить.
[nick]Darth Vader[/nick][icon]https://i.imgur.com/YDDcb3f.png[/icon]
Отредактировано Anakin Skywalker (01-02-2020 03:39:38)
У Асоки непокорный дух. Мятежный, если говорить точнее. Давно прошли те времена, когда простое заключение могло её сломать, когда запертость в четырёх жутких стенах, иной раз слишком выдающих своим мрачным видом крепость-мучильню, могла свети её с ума, в отчаяние ввергнуть или лишить способности к сопротивлению. Она переживала многое, дитя войны, бывший джедай, несправедливо обвинённая, изгнанница, беглянка и шпион, Асока побывала слишком многими, чтобы, дожив до тридцати, не окрепнуть до прочности дюрания. Её здесь даже не пытают, не выбивают из неё секреты и не сводят с ума какой-нибудь ситской магией. Её не трогают, здесь донимать её попросту некому, кроме дроидов, чей единственный звук, — жужжание колёс, и за пределами разговоров с Вейдером (Энакином?) вокруг неё не происходит абсолютно ничего.
Должно быть, в этом и заключаются её пытки, — особые, долгие и извращённые, приправленные иллюзией свободы в пределах просторных покоев с видами на яркие всплески лавы. Во встречах с Энакином главная сложность, и именно на них её словно пытаются тянуть за нервы раскалёнными щипцами. Но процесс этот взаимен, — у них всегда всё было так, — и перерывы между этими беседами — это её возможность прийти в себя.
Наверное, хорошо, что у Асоки нет другой компании. О том, что происходит здесь, она бы не хотела говорить ни с кем.
Её заключение слишком напоминает времена, когда Асока пряталась на отшибе Галактики, пытаясь вырыть себе самую глубокую нору. Чтобы не привлекать внимания, не навлекать беду и жить в уединении со своей скорбью, виной и страхом привести за собой инквизиторов. Тогда она тоже много времени проводила одна, не слишком охотно идя на контакт, и отвлекалась от рефлексии, только когда могла занять свои руки делом. Тогда это были железки, корабли и ремонт, позволявшие ей иметь кров, еду и в среднем часов восемь-девять, свободных от собственной головы. От самых болезненных её закромов.
Тогда она пряталась и бежала — от собственной рефлексии в том числе, — но в этот раз Асока вынуждена быть с ней на короткой ноге. И это делает её, наверное, сильнее, это больше не мучает её и не подтачивает постепенно, но постоянно. Она заставляет себя думать о пережитом и о будущем, о том, что говорит ей Вейдер, и что без неё происходит за стенами пыточного дворца, пропитанного насквозь криками — заставляет глаза раскрывать пошире и больше не пытаться искать укрытие потемнее.
Рассказывать Асоке о новых пойманных повстанцах, жертвах его охоты, должно быть, кажется Энакину забавным и действенным, но надежды её от этих вестей не трескаются. Её не получается разбить, не получается внушить ей мысль о бесполезности и поражении: Звезда Смерти взрывается, и губы Асоки трогает ровная улыбка.
Восстание не задохнётся, пока существует Империя — оно всегда возникнет ей в противовес, с новыми лицами и новыми героями.
Отчасти поэтому Асока и не пытается сбежать из своего заключения. Ей найдётся замена, разведка не развалится только из-за её отсутствия, и найдётся другой агент, который займёт место главного Фалкрама. Но не найдётся никого, кто сможет занять её место здесь, подле Вейдера, который по какой-то причине по-прежнему её щадит. Никого, кто сможет с ним и дальше так разговаривать, кто вынесет эту угнетающую атмосферу, кто защит свой разум от постоянного давящего присутствия Тёмной Стороны, и кто будет, несмотря на своё положение, всё так же спорить со внушающим всем страх Лордом Вейдером. Колоть его, будучи безоружным, и всё ещё оставаться в живых.
Всё ещё ждать возможности, подобравшись так близко, поймать момент и вырвать его за руку за собой.
Кроме Асоки некому это сделать. Она всё ещё надеется, что у неё, в отличие от остальных, есть ещё хоть какой-то шанс.
Её поддерживает эта мысль — и собственные тренировки. Никто не отдаёт ей мечи, но Асоке достаточно собственных рук, ног и Силы, чтобы, носясь по помещениям, далеко не все из которых для этого приспособлены, не давать себе заржаветь. Она умеет находить себе развлечение в одиночку, устраивать полосу препятствий из подручных материалов и превращать уродливые императорские покои в собственный полигон, словно нарочно, бунтарской ногой растаптывая их предназначение и переделывая под себя.
Даже в плену — всё ещё быть собой.
А после — медитировать, обязательно медитировать, чтобы вернуть себе железный контроль. Окружение здесь обманчиво, что Мустафар, что крепость — всё пытается влезть ей в голову, а Тёмная Сторона, следы ужасных потрясений и страшных пыток постоянно гнетут. Влезть в уязвимый разум тонкой иглой постоянному отравляющему присутствию будет несложно, поэтому Асока каждый раз заново укрепляет внутренний барьер, латает дыры в нём и восстанавливает концентрацию.
Она решительно не поддаётся этому месту.
Энакин застаёт её сидящей на коленях на полу как раз во время одного из таких ритуалов: Асока замечает его заранее и уже выходит из транса, когда он заговаривает с ней. Покосившись на него, высящегося сбоку, она замечает его несдержанность, даже не прикоснувшись к Силе, и с огорчением признаёт, что в такие моменты он в самом деле похож на ситха. На того самого, какими пугают в легендах, — безумного и кипящего, в шаге стоящего от подлинного помешательства и нового, ещё бо́льшего разрушения.
Неспешно отводя взгляд, Асока отвечает контрастно спокойно:
— Давно. Я даже не помню, когда именно это было. Но он мне ни о чём не говорил.
Она не может злиться на Оби-Вана. Даже за молчание и секреты, даже за Энакина, правду о котором он утаил даже от неё. В действительности, она верит, что у него были свои причины, и ей просто горько от того, что их узнать он шанса ей не дал.
Ей кажется, что он был слишком многим тяготим, чтобы хоть в чём-то ей признаться.
Асока принимает весть смерти Кеноби, поникнув взглядом. Прикрывает ненадолго веки, вздыхает глубоко — это точно порез по онемевшей ране, которую за последнее время слишком часто вскрывали. Боль ощущается, но не так, как должна. Словно рецепторы потеряли чувствительность.
— Он оставался собой до конца.
Асока замечает это из рассказа Энакина и улыбается едва заметно, сентиментально и тепло. Оби-Ван смог — а значит, сможет и она.
А что до тебя, Энакин?
Она поднимает голову в ответ на касание, и собственная ладонь тянется сама собой, ловит протез в перчатке самыми пальцами, только кончиками. Асока видит в его жесте очередной проблеск того, что ждёт всё это время в своей тюрьме, и сразу же бросается за ним, словно пытается поймать искру — поймать в нём что-то прежнее.
Но прежнего она, подняв глаза, не видит. Оно отравлено одержимостью, и это оставляет Асоку в растерянности. Перевалившись на бедро, она продолжает сидеть на полу, опираясь на руку, и не решается окликнуть, задать вопрос: просто хмурится и смотрит вслед, пытаясь распознать природу этих странных ощущений. От Энакина веет исступлением и решимостью на грани с помешательством.
И когда дверь всё же остаётся открытой, Асока после промедления решается осторожно пойти за ним.
Сначала она идёт неспешно, подозрительно осматривается по сторонам и ждёт подвох, но вскоре Сила поднимает завихрения, крутится, точно чёрная, набирающая мощь воронка, и Асоке остаётся только бежать. По следу Энакина, по зову приходящей в движение неспокойной Силы, чьи метаморфозы тревожат её своей стремительностью и… Чем-то совершенно ей неведомым.
Это он называет магией?
Не иначе как ситской.
Асока выбегает в неестественно светлое помещение, но вдруг застревает, отшатываясь назад. То, что здесь происходит, накрывает её у самого эпицентра, мгновенно сдавливает, как будто хватает за кишки. Для неё это — словно попытка вытянуть что-то из Силы, высосать, вырвать из неё, и даже Асоку поначалу неприятно сжимает под этим давлением.
Из всего окружения будто пытаются вытянуть нутро.
— Что ты делаешь, Энакин?!
Она не просто спрашивает — выкрикивает. Пронзительно и тревожно, срывающимся из-за резкости голосом, но ответ только пугает её ещё больше. Взволнованная Асока спешно оглядывается по сторонам, видит тело в джедайской робе, соотносит слова.
И произносит совершенно ошарашенно, приходя в ужас от своей догадки:
— Ты спятил.
Непонимание и шок сменяются суровостью, черты её лица ожесточаются, Асока в предостережении качает головой, рвёт глотку:
— Ты спятил, Энакин! Остановись!
Она не знает, что сейчас будет — лишь догадывается, но этого достаточно, чтобы Асока, рванув вперёд, попросту бросилась на чёрную фигуру в отчаянной попытке прервать происходящий ритуал. Она сбивает Энакина налету, в своём порыве не боясь нарваться на меч, на удушение или на что-нибудь похуже. Но делает это, по-видимому, слишком поздно, потому что затем происходит последний всплеск, и в Силе всё неестественным образом преображается.
Замирая, всклокоченная Асока медленно поворачивает голову на чужое тело и обмирает на глазах.
Отредактировано Ahsoka Tano (24-06-2020 01:25:45)
- Пойдем.
Образ Скайуокера начал рассеиваться и протянутая рука тоже.
- Энакин? Стой.
Кеноби быстро протягивает руку, но не успевает ее схватить. В призрачном его теле начали мелькать светлые пятна, отсоединялись и летели в сторону древа Силы, такой же эфемерной, бесплотной, но настоящей для пространства умерших. В глазах Энакина он видит не понимание.
- Нет. Нет!
Он растворяется без боли, но с ней воплощается в каком-то темном замкнутом месте. Душно и больно, не пошевелиться внутри темноты. Только боль. Острая, как бритва для лица. Не скользит, не скребёт, а пашет в нем борозды, чтобы вспахать его. Вывернуть наружу, растянуть душу и прибить оковами. Кеноби дергается, пытается избавиться от следующего наплыва.
Кричит, оглушающе для себя, но оказалось, что это только больше дало всплеска сил. И пока он кричал, его душу развернули и не умело примотали к телу в трех точках: живот, сердце и мозг.
Все это время тело клона было не подвижно, не произносило не звука. И вдруг оно застонало, стало трястись будто под воздействием тока. Теперь темнота обволакивает, продолжает причинять неудобства, колит со всех сторон, втыкает колья в конечности. Душе не удобно, энергия постепенно, кусками неравномерно впитывается в клетки тела. Она адаптируется в новом сосуде, питая Живой Силой. Бледно-синее тело за несколько секунд приобретает новые розово-бежевые оттенки, на руках вздулись сине-фиолетовые вены, качая кровь неистово.
И это первое что слышит и чувствует Оби-Ван - бешеный ток крови и сердцебиение. Голова тяжелая, мышцы шеи не столь крепкие, чтобы сразу поднять ее.
Хрипит. Пытается открыть глаза, но их что-то залило. Похоже на собственные слезы, потому что приоткрыв рот, Кеноби почувствовал соленый привкус. Нет, это снова кровь. Похоже прикусил губу с внутренней стороны, когда начались конвульсии.
Душе не уютно, ее коробит, но процесс почти завершен, и боль уже не такая яркая и нестерпимая.
Мужчина наконец-то открывает глаза и делает первый вдох. Хрип. Холод. Яркий свет и плавающие очертания чего-то цилиндрического, какое-то движение чуть правее вверху. Он дезориентирован в пространстве. Мозг подает сигналы, кидает мысли поменять расположение тела, но все бестолку.
Зажмурился и снова открыл глаза. Что-то знакомое.
Страх и боль чувствую. Не моя. Знакомая.
Резко приходит картинка протянутой руки и серо-голубые ясные глаза. Снова становится больно. От живота до сердца проходит огненная спираль - конец присоединения души к телу. Темнота рассеялась, Кеноби ощущает свой вес, каждую клетку, чувствует сокращение органов, вибрацию костей.
Это пройдет. - внутренний голос проснулся и начал успокаивать. Перед глазами картина становится четче. Особенно после того, как слышит чье-то приближение, его встряхивает и меняют положение тело.
Он сидит. Хрип. Гул. Шумное дыхание через дыхательную маску рядом. Его знобит. Он чувствует одновременно холод и тепло рядом с собой. Страх и радость. Они странно касаются его и он как губка впитывает их, чтобы заполнить пространство в новом жилище. Кеноби хочет и не хочет спать одновременно. Поднимает глаза и видит...
Черные доспехи, а сквозь них изувеченное огнем и прошлым тело. Видит, как функционирует мелкие детали реагирующее на малейшее желание хозяина двигаться. Нервные окончания наглухо впаяны в искусственные конечности. Он видит своего падавана, слезы потекли по щекам и тут же высохли. Тело стало слишком горячим. Неловким движением Оби-Ван оттягивает от груди одежду. Она цвета песка разной глубины. Светлая на поверхности, чуть темнее в глубине, там где возможно когда-то текла вода. Знакомый материал.
- Эн..и.
Чтобы выговорить полностью имя не хватает сил. Он чувствует чью-то радость, но ее тут же перекрывает злоба. Яростная, словно лава поднятая сдвигом планетных плит.
- Не надо...
Что не надо Кеноби сам не понимает, но говорит потому что он не хочет впитывать эту темноту. Он снова ищет радость или тепло, или тоску и искренние сожаление рядом с собой. И кажется находит. Доспехи потеряли свою прозрачность, фокус взгляда сместился вправо и Кеноби нашел еще одну одинокую душу.
Асока.
- Я вижу тебя... - говорит он ей, но, наверно, она не поймет. Он делает неловкий жест рукой в ее сторону.
Он начинает терять сознание, но собственный организм - да, уже его - включает процесс самосохранения. Выброс небольшого количества чего-то горького и соленого будоражит разум. Наконец он может более менее нормально воспринимать происходящее.
- Так ты решил, да? Этот мир я должен увидеть...
Кеноби спокойным взглядом смотрел на бывшего падавана, осипший голос был ровным. Он давно не жил и забыл как должен звучать, но это пройдет. А вот Энакин стоит перед ним и кажется, прекрасно помнит голос своего мастера.
Получилось.
Вейдер никогда не позволял себе сомневаться, но в момент, когда факты подтвердили уверенность, торжество задрожало на кончике языка, будто он снова живой и здоровый, может ощутить вкус набуанских груш – и более освежающего нет в мире ничего. Асока Тано, глупая, маленькая девчонка, бесполезная террористка, не могущая никак достичь успеха, налетает, вцепляется, и Вейдера шатает; но протезы держат крепко, да и свалить сидящего человека не так уж и просто. Ему же просто – просто всё равно, он даже не смотрит на (не своего) падавана, не отводить взгляда, полного мрачного, темного и неожиданно яркого, буйного торжества, от старика Кеноби важнее. Куда важнее.
- Давно уже, - он отвечает и вокодер не может полностью затемнить и спрятать эмоции в голосе. Механические ноты лишь добавляют ему достоверности и живости. Вейдер не собирается прятать себя, расправляет плечи шире, держит голову выше, плевать на все неудобства костюма. На всё плевать. – Ты не заметила, Асока? Ситхами становятся только психи.
Ему безудержно хочется смеяться, сильно, гордо, ярко, срывая голос до хрипов и боли. Это почти необходимость, физиологическая потребность, только жаль, что Вейдер не может, заходится вместо этого в кашле, который костюм выводит сиплым шипением и помехами. Кажется, когда-то давно у Гривуса выходило гораздо лучше и достовернее, но жалкий истерик мелькает в разуме тенью мысли и больше не занимает и вовсе. Кеноби убил его на Утапаю – и это единственное необходимое знание. Больше нет никого, в принципе, в галактике, во всей вселенной. Почти все люди, которые имеют значение, которые когда-либо имели значение, находятся здесь, в этой комнате. Остальные на иной стороне Силы, не хватает лишь Повелителя, а сын болит не привязанностью, а виной и несбывшимся, долгом перед женой и тоской. Вейдер не идиот, не безнадежный романтик – время для этой поры давно уже вышло – и понимает, насколько сын далек. Люк Скайуокер, и сколько сил придется вложить, чтобы очистить разум мальчика от грязи восстания? Но это всё дела будущего, сейчас важнее то, что получилось. По-настоящему получилось, и два грёбаных повстанца здесь. Два мерзких джедая здесь.
Оба.
И они больше не смогут не ответить. Им некуда уйти – теперь совсем уже некуда, даже на ту сторону Силы, не смогут. Всегда есть еще один вариант, всегда есть очередная попытка.
Прав был Сайло. Главное – количество тел для вместилища, даже их качество не так важно. Главное не дать раствориться в Силе.
Вейдер торжествует. Он встает, слегка покачиваясь, всё же потратил слишком много сил, как оказалось. Забавно, но усталости Вейдер не чувствует совсем, буквально ни капли, только искрящаяся радость, торжество и желание получить ответы – даже месть отходит на третий план, если не на пятый. Боль скорее приятная, она придает уверенности, что всё по-настоящему. Не обман, а старик – и плевать, что облик юный, это только идиот Энакин Скайуокер не умел смотреть глубже, душой Кеноби кабы не старше, чем был несколько месяцев назад, хилым стариком бросаясь на меч. Вейдер смотрит тяжело, пытается понять, о чём ему говорит Кеноби – и снова заходится кашлем, не в силах справиться со смехом. Опять, но что за чушь несет этот свежеподнятый покойник? И можно было бы забеспокоиться, что что-то пошло не так, но Вейдера при всей физической усталости, переполняют Сила, торжество и уверенность. Он уверен, убежден и знает, что всё прошло именно так, как необходимо.
- Видишь, Асока Тано, не только я сошел с ума, - вокодер сбоит, теперь это не механические особенности ИВЛ-аппарата, это он сам пытается хватать воздуха уже почти совсем забытым способом, по-человечески, но ничего не выходит, и голос сбивается, механизм скрипит и бесит, Вейдер раздраженно дергает углом рта, отключает его к адептам джедайи. Уж лучше слушать дурацкий человеческий голос, не сдохнет он от часа напряжения голосовых связок, всё равно… хуже уже не будет. – Что ты несешь, глупый старик? Совсем обезумел, когда, причитая о невероятном величии, которого и представить не могу…
Вейдер захлебывается словами, падает на колено, упирается протезом руки в пол, морщится, что снова пытается вдохнуть воздух ртом. И улыбается про себя, заставляет говорить дальше.
- Только я и не хочу. Не хочу, Кеноби, твоего величия. Я, чтоб… кха-кха, кха, блядь! – кашель не дает продолжать, но и молчать Вейдер не может. Больше не может. И совершенно точно не желает, плевать на внешние неудобства.
Ситхи делают что хотят. И это, на самом деле, мотивирует куда больше всяких скучных «надо» и «необходимо».
– Добро пожаловать в мир живых. Мастер. – Он не скрывает презрения в последнем слове и абсолютно не слышит в нем тоски. Лицо скрыто шлемом, и Вейдер жалеет. Очень сильно жалеет, потому что ему хочется взять лицо Кеноби в свои, свои, чтобы всё! – руки и посмотреть в его глаза, оскалиться и сказать, что теперь Оби-Ван Кеноби никуда денется. Не сбежит никуда.
Вейдер не может, ничего не может, потому тяжело роняет:
– Привыкай, - глотая мерзко рвущееся на язык «отдыхай», и поворачивается к Асоке. Нужно отложить разговор, необходимо, но Вейдер не может – ни отложить, ни отпустить. И не собирается откладывать больше, и так потерял почти двадцать лет, и ему самому противно, что он может сказать до дня, сколько именно ждал. – Ты знаешь, Асока Тано…
Вейдеру плевать на достоинство. Он переворачивается и буквально на карачиках доползает до стены, упирается спиной, садясь, чтобы видеть обоих. И говорит – что болит, о чём болит, о чем молчал столько месяцев. И теперь, когда Кеноби здесь, но не может говорить – Асока же такая же мразь повстанческая, правда? Как она могла знать?
И как старик мог настолько не доверять – ей. Опять? Вейдера это бесит, и он даже не стесняется признать. Потому что Асока была виновна лишь в том, что бывший падаван Скайуокера? Так Кеноби сам заставил. И её. И его.
Молчание кажется долгим, но дыхание отсчитывает секунды, проходит меньше минуты, когда удается продолжить.
- Девятнадцать лет. Восемь месяцев. И двадцать четыре дня никого не было. Я думал. Что убил Падме. И нашего ребенка, а оказалось, - отключенный вокодер дает наконец рассмеяться обреченным смехом, совсем невеселым, но каким-то обреченно-облегченным и освобождающим. – Искал тебя. Его. И не догадался проверить отчет о её смерти. Она умерла родами – и дети не выжили. Оказалось, вранье. Но. Только дочь, наша с Падме дочь – я не знаю, как она умерла. Ничего не знаю. Кроме того, что сын - взорвал Звезду Смерти. Выжил. Всё-таки.
Вейдер молчит, дышит. Недолго. И продолжает.
- Мне всё равно, что ты думаешь и какая это мерзость. Хочу знать, как умерла моя дочь. И за что Кеноби засунул нашего сына на помойку, где есть только песок, тускены и рабы. Ничего хорошего там нет. А он… бредит, чтоб его. Бредит.
Ему спокойно. Весело. И очень тяжело. Противно, что он ощущает себя дома впервые за почти два десятилетия. И все равно – спокойно. Вейдер тяжело вздыхает и впервые снимает шлем перед кем-то – добровольно и без необходимости. Смотрит на Асоку золотыми глазами с ярко-синим ободком и усмехается.
- Понадобится. Я вас всех верну. Снова и снова.
[nick]Darth Vader[/nick][icon]https://i.imgur.com/YDDcb3f.png[/icon]
Отредактировано Anakin Skywalker (22-08-2020 19:44:43)
Вы здесь » TimeCross » family business [внутрифандомное] » Остатки судьбы на руинах ничего. [star wars]
